Это письмо Елена Шумилова написала своему знакомому Александру Асаркану — журналисту, театроведу, в 1980 году эмигрировавшему в США — в Чикаго «по горячим следам», сразу после провала путча. Первая страница утеряна, но наиболее ценные для истории наблюдения и яркие подробности тех событий сохранились. «Уроки истории» выражают благодарность Даниилу Казбекову за то, что предоставил письмо.
На момент описанных событий Елена Шумилова работала в академическом Институте геохимии и аналитической химии им. В.И. Вернадского, в издательском отделе, редактировала и издавала книги института в издательстве «Наука». Институт находился на Ленинских горах, в самом начале пр. Вернадского. Жила на ул. Гарибальди, на работу ездила на автобусе по пр. Вернадского.
…И тут автобус выехал на пр. Вернадского. И дальше все дни были как во сне. Абсолютная нереальность происходящего. Это общее впечатление. Оно не покидало все эти дни – что этого не может быть, что все как в кино, а ты как бы со стороны. Ощущение почти физическое. Непередаваемое. По проспекту неслись с жуткой скоростью танки. Ясное, солнечное утро. Сияние. И в пыли несутся эти ужасы. При том, что транспорт едет, никто его не задерживает. Граждане с открытыми ртами стоят на тротуарах. Полный бред. Приехала я за танком (буквально автобус ехал за танком) на работу. Ты помнишь это место на Ленинских горах у Дворца пионеров. На работе все ошарашено-злые, слова основные – суки поганые. Прибежала ко мне приятельница в слезах – у нее сын в институте учится, говорит, посмотри, что делается внизу. А внизу вся площадка (над мостом – помнишь?) была в танках. А по дорожкам с двух сторон ехали огромные военные машины – черт его знает, что это такое. Именно такие были на Пушкинской площади 28 марта, когда (войска вошли в город) был митинг (это когда съезд открылся). Я тебе писала. Мы там были, и еще пол-Москвы.

Так вот сейчас этим машинам несть числа было. От них и танков черно было. Кстати, на Воробьевке, недалеко от нас года 4 назад построили дом Горбачева . Потом машины куда-то развоплотились , оставив по танку на каждом углу нашего маленького мостика. А внизу на большом мосту – то же самое. Пушки выставили наверх, как раз на нас. А на мосту полно народу, смотрят. Я созвонилась с Алешей, Архиповыми, мы встретились на Октябрьской и по Якиманке пошли к Манежу. Движения не было. Промчался одинокий танк, первый, увиденный Алешей (он ведь на метро проехал город), но ближе к Ударнику их все больше и больше. А у Ударника – на Малом Каменном – по танку или два – на угол, ну и так далее. А солнце тем временем закрылось. Тучи, ветер. За Большим мостом танки уже стояли колонной, вокруг гулял в основном иностранный народ, с большим интересом. Ближе к Манежу – толпа гуще, танков больше. Ну а на площади – вокруг каждого танка – митинг. На крыше одного танка – митинг. Рядом троллейбусы стоят . Танкист просит ребят – сойдите лучше на троллейбус – проводите там свой митинг. Народ шумит. Уже раздают листовки Ельцина. Я тоже одну вслух громко почитала. Посередине площади я увидела сидящих ребят (сидячая забастовка) из Мемориала, знакомых. Они дали листовки, а я почитала. Пошли дальше. Ближе к «Москве»Гостиница «Москва». Там тоже несколько локальных митингов. И призывают идти к Белому дому. Мы-то и так туда собирались. Просто хотелось всё увидеть. Тут хлынул какой-то совершенно бешеный дождь. Укрылись под дощатым настилом у Националя. Небо чернющее. Хотя времени 2 часа дня всего.
Извини, что пишу сумбурно, но когда вспоминаешь все это, начинает захлестывать – я ведь только недавно пришла в себя, и как-то заставила себя работать. И так все.

Дальше. У Телеграфа было оцепление, а в Камергерском – бедном Камергерском было просто столпище танков с пушками, направленными в сторону Телеграфа. Полный бред. Я позвонила матери, сказать, что пока жива. Она сказала, что звонила рыдающая Эльза, у них всё показывают, она знает, что я, конечно, побежала в Центр и беспокоится <…>. Дальше – Моссовет – тоже маленький митинг. Дальше – Пушкинская, и мы пошли по бульварам, ул. Качалова к Пресне. Танков не было Но у Тасса – в большом количестве БТР. Мирно так все. Только как видишь военную технику – сразу понятно – объект. У метро Баррикадная мы увидели ОМОН, который выстраивался, повернули налево. Мимо моего Киноцентра (помнишь, я тебе писала, там была моя выставка о Катыни), затем через Дружниковскую, сквер и Белый дом. Народу не так чтобы много. Но достаточно. Уже видны зачатки баррикад. Сначала мы как-то и не приняли это всерьез, просто не поняли. Но вокруг уже было выламывание всего и вся. Работа кипела. Все заборы уже были сняты. Время 3 часа. Кто-то рассказывает, что вот там выступал на танке Ельцин, а там – Хасбулатов. Тут началось смятение.
Народ побежал, крики. ОМОН, который мы видели у метро. Началось, подумали мы. Наташка спрашивает, что говорить, когда брать будут. Ничего – ответила я. Довольно быстро выяснилось, что ОМОН наш. Ура – наш ОМОН! И смех, и грех.
Пошли вокруг Белого дома посмотреть, что делается. Встретили, естественно, Айхенвальдов . Они только что приехали с дачи, танков не видели. Иронично пока еще ко всему относятся. Обошли дом. Кто-то кричит, что в четыре назначен митинг. Будет выступать Силаев. Пошли туда. Народу не очень много, но и не мало. Всё-таки пока еще рабочий день. Увидели Виктора Йо<эльса> . Потом Малиновского. Половили (для истории) листовки. Послушали Силаева, Румянцева. Что с Горбачевым, никто не знает. Сообщают, что БиБиСи сообщает, что он убит. Совсем мрачно стало. Это уже – мера серьезности и что они себе позволяют. Сообщили, что через час опять будут давать информацию. Просят нас быть здесь – мы – единственная защита. Ладно, защитим. Пошли пока к Вите чай пить. Он незадолго до этого ногу сломал. Всегда он в ответственные моменты истории ноги ломает . Айхенвальды отправились к соотечественникам на открытие их конгресса . Их много было там на Манеже, ошарашенных. Ничего вляпались, думали мы.
Дождь все время сыпет, мелкий, противный, иногда сильный. Тучи просто над головой. От Вити (с Витей же) вернулись. Толпа побольше. Все-таки уже 6. Рабочий день кончился. Народ прибывает. Еще знакомых встретили. Ждем – обещают Ельцина. Вдоль фасада дома идет балкон, оттуда митинг и вели.
Идет живая беседа – мы им наверх кричим – не надо Ельцина, убьют, они – нам – нет-нет, сейчас придет, его защищают.
Небо тем временем становится багровым, красотища невероятная. С одной стороны черно, с другой – буро-красное. Очень живописно. Сообщают, что ожидают десант. Наверху стоит защита от десанта. Пока мы ждали Ельцина с этой стороны, он выступил с той. Такой партизанский ход. А к нам вышел Бурбулис – другой спаситель отечества. В 9 поехали домой. Много народу осталось, но мы отправились по домам, договорившись, что если отключат телефоны, встречаемся у меня. Вечер и полночи прошли в слушании радио, телевизор чудную пресс-конференцию показывал. Это все ты знаешь. Утром мы встретились и отправились на митинг. Да, забыла сказать, когда я убегала с работы, я, что называется, хлопнула дверью и про себя объявила забастовку. А на митинге 19 нас к ней призвали. Я была готова. Наташка моя переживала, что она в отпуске, и не выйти ли ей из отпуска, чтобы уйти бастовать. Марина тоже объявила забастовку. Алеша и так не работает.
Так 20 был грандиозный митинг. Вам его наверняка показывали. Описывать не буду. А потом объявили запись в ополчение. Записываться мы не стали – надо будет – придем. И отправились в центр смотреть оцепление и что там делается. Половина Калининского проспекта жило своей баррикадной жизнью, а ближе к центру – за кинотеатром – как будто ничего не происходит. Люди бегают по магазинам, жуют, снуют. Бред какой-то. Совершенно расколовшаяся жизнь. И переход из одной нереальности в совершенно другую нереальность же довольно впечатляет. Но ближе к Манежу опять танки, т.е. БТР, которые сплошной цепью загораживают
Кремль. Побеседовали с солдатами. Вокруг них полно людей. Все объясняют. У мальчиков глаза уже круглые. Говорят, что стрелять не будут. Слушают. Читают листовки. Пришел отец Александр Борисов (преемник Александра Меня со своей командой. Почитали проповедь. Раздали солдатам Библии. У них уже пазухи все набитые, оттопыриваются.
Затем поехали к Марине поесть и водку пить. Мокрые и холодные. Позвонили Марининой приятельнице, живущей рядом с Белым домом, узнать, как дела. Она перезвонила, что плохо. Радио «М» , включенное днем, тоже стало призывать идти спасать Белый дом. Мы посмотрели «Время», узнали, что Павлов сдался, посидели на дорожку и побежали. Ливень, темнота. Народу много. Обошли Белый дом и вернулись к уже привычному месту. Перед митинговым балконом, под дирижаблем. Занятно, днем на митинге было сначала 3 флага (рус., укр. и казахский) на дирижабле. При нас подняли еще два – Молдова и Литва – итого 5. А вечером было 4 – казахский исчез.

По зонтику (огромному, красивому, над всеми остальными) узнала Лёньку . С ним была вся Айхенвальдовская команда. Они были и прошлой ночью, сейчас устали, и Лёнька пошел провожать их домой. Затем к нам Лёнька привел Витю. Занятно. Народу – тысячи, а мы встречаемся. Они оба пошли посмотреть вокруг, больше мы их не видели. Они вышли за оцепление, а обратно их уже не впустили. Мы же встали в цепи. Очень плотно держась локтями. В руках мокрые тряпки от газа. Перед нами было цепей 10, столько же за нами. Нас все время инструктировали по «радио Белого дома России» , Любимов и Политковский («Взгляд») вели всю ночь передачу, для нас, для Москвы, для мира. Бывалые люди из Вильнюса и Тбилиси говорили, как мы должны себя вести при танках, при хим. атаке (дадут сигнал красной ракетой), при психотропной атаке. Руцкой предложил нам отойти на 50 метров от дома на случай прорыва, чтобы была площадка для боя. Мы как раз там и стояли перед служебными входами, не с главного парадного входа с лестницей на набережной, а противоположной – с площадью. Эти служебные входы ОМОН и охранял. Мы отошли. Но все инструкции были четкие, ясные, спокойные. Мы всё очень спокойно выслушивали и слушались. По радио же давалась команда и тем, кто был в доме. И так эти команды повторялись всю ночь и под утро уже вызывали нервный смех.
Часов в 12 все несколько расслабились (да, а зонтики попросили закрыть). Но тут же увидели следы трассирующих пуль. Ведь Смоленская, где всё произошло , была с нашей стороны.
И следом автоматная очередь. Сухой легкий треск. Очень неожиданный. Все сразу выстроились в цепи и стали скандировать «Сво-бо-да». Это потом было смешно вспоминать, но тогда совсем было не смешно.
До этого совершенно не верилось, что что-то будет, а здесь все стало невероятно серьезно. Не страшно. Нет, спокойно и жутко. Дирижабль наш после пальбы стали почему-то спускать ниже, и он всю ночь хлопал над нами.
Знакомый , который стоял с противоположной стороны, рассказывал мне потом, что они сначала кричали «Сво-бо-да», а потом перешли на «Би-Би-Си».
В течение ночи нам раз 6-7 объявляли тревогу, и мы вставали в цепь, а так несколько расслаблялись, но стояли на своем месте. Самое напряженное время было часа в 2, потому что нас все время готовили к атаке, танки приближались то с одной стороны, то с другой, к ним вышли депутаты. Но когда под утро объявили, что и Витебская танковая дивизия <нрзб> на Можайском, то тут был ужас – сколько же их. Когда ночью от усталости мы садились на корточки, от земли шел гул. Она гудела, — и это одно из самых сильных впечатлений этой ночи. После 2-х ночи появился Шеварднадзе . Поверх голов я видела его белую голову – полное ощущение, что он на белом коне. Было много разных впечатлений, все не опишешь. Но самое замечательное – это был Ростропович. Это было уже после 4-х. Нервы на пределе. И его появление <нрзб> было потрясающе. Я позубоскалила, почему он без виолончели. Но это было действительно замечательно. Нервы расправились.




После 2.30 все как-то успокоились. Был часа на полтора как бы перерыв. Народ начал бродить. Есть. Все друг другу давали бутерброды. Вообще все лица были удивительные. Но об этом уже очень много сказано. Но это так. Состояние было поразительное. Это очень сильно – видеть историю и участвовать в ней. Мы потом через пару дней говорили об этом, что благодарим судьбу, что оказались в Москве и были там. Право, это не высокие слова – это надо было увидеть. – Без десяти 4 включилось после 1,5-часового перерыва радио и Любимов сообщил, что сейчас <нрзб> что-то произойти . Все мгновенно выстроились. Молча, строго, жутко. И тут погасли уличные фонари — нет, это было чуть позже, но все равно это было жутко. Только-только начинался рассвет. Тишина, ужас и звуки с баррикады разбрасываемых железяк. Что это было – не знаю. Но неприятно. Любимов сообщил, что рядом в переулках мечутся танки. Похоже, что у них нет плана, а со стороны американского посольства появились перевозбужденные солдаты. Но Бог миловал. Утро настало. Сообщили, что Витебскую дивизию депутаты остановили и завернули. Потом оказалось, что к депутатам прибился В. Йо. и ездил в эту дивизию, беседовал с начальниками – тоже наш спаситель. Часов в 6-7 стали расходиться. Около единственного автомата выстроилась огромная очередь. Каждый коротко говорил – все в порядке, скоро буду. Мы опять обошли Белый дом. На одной баррикаде был огромный плакат «Коммунизм не пройдет!». Лучший, я считаю. И мы пошли к месту гибели ребят . Зрелище жуткое. Обгорелый троллейбус, БТР, на земле валяется все, что можно было кинуть, — урны, камни. И цветы уже лежали и свечи
Надо кончать, пора отвезти письмо Вите, он отдаст Люде Алексеевой. Немного про 22 . Солнце, все сияет. На митинг мы в том же составе. Мы все не расставались в эти дни. Встретили Айзенбергов , Сёму . Потом на Красную площадь, Старую площадь, Лубянку. И тут повезло увидеть великолепный спектакль. От начала и до конца. При нас часа в 2 написали первую фразу на Дзержинском – «хунте – хана». Дальше – больше. Мы уселись на клумбе у памятника и смотрели . Ребята осваивали памятник все больше и больше. Потом обмотали его тросами. Мы пересели на тротуар. Было очень занятно смотреть за развитием событий. Салют. Примчался Станкевич, по мегафону стал уговаривать не трогать памятник. Они его завтра снесут. – Нет! кричали мы. Потом вся сессия Верховного совета приехала уговаривать – Нет! – В результате часов в 10 приехали 3 «Круппа» и один американский кран. Стали обвязывать. Мы ликуем и поем.
Ближе к завершению Станкевич объявил: «Товарищи из комит<ета> гос<ударственной>. без<опасности>. Включите, пожалуйста, рубильники праздничного освещения» (под дикий рев, восторг). Они включили, и огромная фигура с петлей рядом спроецировалась на здание России !
Этого не забыть никогда. А потом они его подняли, и оказалось, что у него копыта. Что творилось вокруг и с нами – описать невозможно. В 12 ночи его уложили на платформу, а мы отправились к Марине пить водку.